Я громко сказала:
„Покажите бумаги, на основании которых меня задержали.
Не отдам телефон и отвечу на звонок маме“.
Нo не тут-то было.
Кулаком по голове дали, телефон отобрали.
Угрожали, кричали, за закрытой дверью меня избивали.
А потом хохотали, что очки мне сломали.
Я их не боялась, пока кулак над лицом не поднялся.
Я все рассказала.
Прости меня мама, я испугалась.
Меня привезли в следственный комитет,
с чемоданом в наручниках я поднималась наверх.
Они смеялись, подгоняли.
Читали мои переписки, смотрели фото, обзывали нацисткой.
Обзывали тварью, что меня на земле не должно быть.
Я плачу, сердце всё ещё болит.
Падение.
Я еду в машине. Слышу маты.
Наручники сдавливают запястья.
И бесконечные слова:
„Поняла? Поняла? Ты, сука, поняла?“
Мне даже сигарету покурить не дали, ещё бы,
что я ожидала от тех, кто взял на душу
страшный грех и избил ради утех.
Меня раздели на Окрестино.
Забрали куртку и теплую байку, забрали шапку,
даже колготы сняли.
Опять избивали и сроком угрожали.
Нас было шестеро в камере для двоих,
мы спали на лавках, грелись от бутыль.
Я рыдала. Я умирала.
Эти десять дней были самым страшным наказанием.
Но и это ещё не конец.
Мне 24 года.
Я в тюрьме.

Браслет на запястье,
Ключицы как нити
Волосы шелк – ты так хороша!
Мне взгляд от тебя отвести невозможно
Из угла я смотрю на тебя не дыша
Ты сродни птице: легка и свободна
Закрою глаза и ты улетишь.
Мне это не снится, ты так превосходна.
Шепчу про себя: “Прошу улыбнись”
Я люблю тебя, мама.
Ты создание Бога
Ты нежна и мила, родная моя
К тебе я хочу прижиматься так долго,
чтоб сказать тебе тихо: “Отпускай меня, ма!”

Солнце в клетку не посадишь
Всё равно горит оно!
Хоть кричи, стучи ногами, кулаком об стену бей
Запирай в темнице грязной, ледяной водой облей…

Солнце в клетку не посадишь
Слишком яркая звезда
Брось, дурак, пустое дело и прими, что проиграл

Солнце в клетку не посадишь,
Всё равно сильней оно
Ярко пламя, необъятно, в нем свет сердца моего

Солнце в клетку не посадишь
Пуще прежнего горит
И в ночи, в темнице грязной
Всё равно будет светить.

Мои строчки пахнут ванилью.
Твоя власть разит кровью невинных.
Я сильна и полна в темнице избитых.
Ты пустой и страхом пропитан.
Я боюсь не остаться свободной.
Ты боишься людей за решеткой.
***
Я босая стою, улыбаюсь…
Ты на троне своем погибает.
Да! Несладко в тюрьме находиться,
Мне летать бы, как птица,
Покорять незнакомые страны
И людям залечивать раны.
***
Солнце в клетку ты не упрячешь,
Скоро бороться с нами устанешь.
Ты сгинешь, ты капля крови в воде.
Я останусь, я зерно дуба в траве.
Спасибо, что сделал сильнее меня,
Бойся, садист, не будет пухом тебе земля!

«Высокие стены, двухместная камера,
А нас было шестеро в комнате маленькой.
Там были клопы и другие создания —
Их называли мы «надзиратели».
Мы спали на досках, по двое на шконке,
Забрали одежду, не дали подушку,
О чем это я — матрасов не дали,
Мы спали как звери на лавках стеклянных.
Кто-то спал на полу, под батареей.
Кто-то из хлеба лепил изделия,
Кто-то бродил из угла в угол,
Такие вот были у нас будни.
Нам было так холодно ночью и днём,
Мы грелись бутылками с тёплой водой.
В обнимку по трое на шконке лежали,
Вот так мы отчаянно тепло сохраняли.
Среди ночи нас часто будили дежурные,
Стучали нам в двери, называли паскудами.
Вместо прокладок давали нам вату,
Чай был раз в день — мы пили из крана.
При шмоне все вещи на пол бросали,
Топтали ногами и хохотали.
Не смотря на все это наш дух не сломали,
Всю нашу волю в кулак мы собрали.
Мы «Купалинку» шепотом пели,
Вот так страшные дни мы преодолели»

В этой тюрьме дышать тяжело,

В нашей скромной камере даже солнца не видно.

Тело изношено, душа – решето,

Но не станет нам домом железная клетка!

Дом это там, где нам хорошо, 

Где солнце в окно утром светит.

Дома это там, где спокойно нутро,

И руки руками согреты.

Здесь наши руки совсем очерствели,

Душа превратилась в сухой, пресный корж,

Нас десять на двадцать квадратных метров,

Ежедневно по сердцу ерзает нож.

Открывая глазе рано утром мне больно,

И вовсе он хочется мне подниматься.

Эта боль такая острая,

Что словам она не подвластна.

Эту боль не передать тому, кто здесь не был,

Кого не лишали родного тепла,

Тому, у кого не забрали время, 

Свободы лишив просто так.

За какие проступки мы здесь оказались,

От чего небо пало на голову нам?

Ответа на это мы не узнаем,

Пока не закончится весь этот ад.

Не смотря на все это мы верим в победу, 

Крепкий дух даже в клетке не пропадёт.

Наши близкие знают, наши близкие верят –

Ещё немного осталось, справедливость придёт!

Синицу слышу за окном,

Но так и не вижу свободную птицу.

Песня напомнила мне родной дом,

Стоило лишь опустить ресницы.

Читаю молитву я про себя,

Мечтаю о будущем светлом.

К лазурному небу подниму я глаза 

И услышу я голос сердца.

Оно тихо скажет как трудно ему,

Как в клетке ему неуютно,

А я просыпаюсь и Бога зову –

Молитва моя весьма скудна:

Я прошу о разуме, душевном покое,

Прошу отпустить меня поскорей.

Мне много не надо – хочу я на волю

И обнимать любимых людей.

Прошу тебя, Боже, услышь мою просьбу,

Сердцем охрипшим взываю к тебе.

Мне много не надо – лишь только свобода, 

Луч солнца почувствовать на нежном лице.

Когда мне было мало лет познать хотела я весь свет

Увидеть горы и моря, неведомые города 

Хотелось мир весь повидать и в океане понырять!

Хотелось в космос полететь и в дождь на радугу залезть

Мечтала под луной плясать или на сцене выступать

Дружить с различными людьми, учить детей, писать стихи

Делиться опытом своим, помочь найти свой путь другим

Но у Вселенной другой план – оставить мне на сердце ран

Я с гордостью свой путь иду, свои мечты осуществлю!

В темнице в лучшее я верю и все преграды одолею!

Женщины…

С горячими сердцами, горящими глазами и золотыми волосами оставят шлейф духов на улице центральной.

А я в темнице, не слышу песнь синицы, но верю в лучшее: я не слепа.

Я слышу речь кота, что под окошком плачет,

О чем грустит этот пушистый мальчик?

Я вижу голубей, их воркование в марте,

Я вижу буквы на конверте от матери,

Я слышу голоса и их слова поддержки.

За дверью ходят «господа», одетые как пешки

И твёрдо верят, что они «святые». 

Плевать на вас, вы сами-то босые!

И без гроша в душе: пустые и смешные

Не я в робе, а вы, очнитесь, пешки рядовые!

Вы даже песнь синицы услышать не хотите,

А шлейф духов разит для вас говнищем.

Все от того, что ваша жизнь пустая,

Безрадостна она – я это знаю.

Ну, а в темнице я осталась птицей,

Вот-вот придёт пора проститься.

Я полечу расправлю крылья смело и буду жить я так как не умела!

О чем писать уже не знаю,

Состарилась моя душа

Я лишь мечтаю, порой забываю

О том, что в темнице заперта я.

Ах как противно сидеть в этой клетке

И света дневного тут не видать,

Стучат тормоза, летают пылинки

Один лишь сюжет у каждого дня

Я слышу как Светка разносит обеды

И «уважаемый» резко кричит. 

Ах как я устала – моё утро поминки.

Поминаю ту жизнь которые не жить…

Молочная луна —проказница озаряет сонное небо.

Просыпаются звезды и каждую ночь принимают форму новую,

А у земных каждый день новое дело, например:

Кофе попить, оплатить счета, поговорить с начальником по телефону, полистать Instagram.

Да ну его… может в розовый кварц претвориться и сиять изнутри?

Ведь в итоге важно ли что как много света в нас скрыто, а не сколько лайков под фото и листов похвалы.

И неважно камень ты или человек,

В концов и терновый куст может излучает свет.

Молочная луна из ночи в ночь ожидает пастельный рассвет,

Но так и не видеться с ним.

А у нас целая ночь, чтобы обрести покой,

Заняться сексом или уйти в запой,

А может все вместе?

Ведь мы можем взять от жизни всё!

Но ни Платон, ни Madonna с изменчивым ликом, ни вся поэзия мира, ни серебряные города

Не дадут того, что так желанно всем нам…

Любовь.

Медные капли нежно стекают по щекам. Вдох.

Я чувствую как лёгкие касаются лопаток. Выдох.

Серое облако медленно избавляется от меня.

Черта с два! Я снова проиграла, а значит кто-то выиграл – такова игра.

Мрачное божество касается моих плеч, снимает с них мрамор и надевает шелк, что заполняет пустоту внутри.

Очнись-очнись! Это не шелк, а стекловата, очки тускловаты?

Не видишь, что тебя калечит?

Лишь время лечит.

Но перламутровые шрамы будут с тобой вечно.

Вечно? Это много или мало…

Не счесть мне.

Ваша честь, даже месяц здесь для души отрава.

Простите, я не хочу знать, что чувствует ваш дух терновый.

Мне горько видеть вас.

Вам бы стать поэтом или художником, ну или хотя бы человеком, что само по себе искусство.

Искусно ломаете судьбы, ваша честь.

Несомненно: никто не ценит того, чего слишком много.

Ни еды, ни овец, ни жизни людей.

А мой дед оберегал двух кур, как еврей 

В лагере оберегал последний хлеб.

И поверьте высокий суд – это не бред.

Кстати.

Привет, мои сломанные надежды, давно не виделись. 

Я тут в одежде, но нагая, стою перед судом, извиняюсь, за порок, коим не являюсь.

За себя прощения прошу и каюсь, чтобы вы, мечты и надежды, со мной остались.

А шёлк, что покрыл мои плечи – не стоит гроша, уже поверь.

И вы мой палач беспечный, тащите сами золото из мрамора,

Скоро вы поймёте, что этого мало вам.

И вас обманули, искусно обвели, вокруг пальца.

Искусственной властью обдали,

Но вы прогадали!

Ваша честь, я не прощаюсь, встречу вас позже.

Вы найдёте бездорожье и путь ваш будет окончен.

А я вас встречу и проведу по долине вечной.

Ведь ничего страшнее незнания нет здесь.

Извольте, это лишь исповедь грешника млечного.

Чайки песен не поют – людям не дано светить.

Так с чего решили вдруг, что нам дано тепло хранить?

Что нам дано сиять другим, делиться внутренним теплом

Оно в глазах людей лишь грош – не ценит этого никто.

А кто сказал, что в мире нет теплом одарённых людей?

Отрежут пусть язык глупцу – в словах ни капли правды нет!

Поверь: тепло твоё не грош, а свет дороже всяких злат,

И песни чайки не для всех, не каждый этой песне рад.

Лишь тот, в чьих жилых свет течёт,

Одарит теплотой других,

А песня чайки для него – станет прекрасней всех других!

Мне хотелось поддержку твою получить.

Рассказать о печалях и горестях жизни, но получалось лишь благодарить.

Благодарить за печали и горести жизни, за небо в решетку и пшенку в обед.

Я знаю: все это зачем-то мне нужно, мне нужно не слышать пение птиц.

Я забыла уже как выглядят звёзды, но помню тепло и касания рук.

Я помню объятия, голос мамули,

Никакие решетки это не заберут.

Я помню как солнце лицо моё греет, и нежно лучи волосах моих тлеют, пока мою руку держит рука.

Шестого числа отключается лампы, мы поем «Купалинку» в глухой темноте, я роняю слезу, понимаю досадно – искусственный свет давно стал родным.

Сквозь щели на окнах пробивается небо, аккуратно щеками его я ловлю, хватаю глазами, касаюсь руками…

Я этот луч тонкий в душе сохраню.

Ты знаешь – быть птицей в неволе негоже:

Ей свобода нужна, небеса покорять.

Но я знаю все это зачем-то мне нужно… потому я молюсь, без тебя мне никак.

В моменты отчаяния и душевных страданий – готова катаной себя распороть.

Все от бессилия, непонимание и непринятия собственных мук.

Достойна ли я своих же страданий?

Достойна ль молитву изо дня в день читать?

Мне хочется к небу грудью прижаться и никогда его не отпускать.

Сейчас я в темнице, душа наизнанку, пишу все печали свои на бумагу.

И думаю лишь о будущем дне, когда солнце ослепит не сквозь решётку в стене.

Я молюсь, продолжаю в дом Бога стучаться, я знаю он слышит и видит меня.

Он знает о горестях и о печалях, которым мой мир не сломать никогда!